Мраморный демон

Кажется, в 1933 году мне посчастливилось стать обладателем внушительного наследства, которое представляло собой уютный загородный особняк, скрытый в лесах Новой Англии. Особняк достался мне от деда, который славился винодельным промыслом. Он воистину был мастером своего дела, ибо даже выдержанные вина античной Италии не могли идти ни в какое сравнение с тем божественным нектаром, который выдерживал мой предок.

К глубочайшему сожалению, с принятием, так называемого Сухого закона, промыслу моего деда пришёл конец и он, не выдержав нервного стресса и тяжелейшего психологического потрясения, вызванного внезапным визитом Федеральной службы на порог дома, скоропостижно скончался.

Как бы там не было, после получения извещения о смерти деда с приложенным к нему завещанием, я принял решение оставить солнечный Лос-Анджелес и поехать в места, где сохранилась природа Старого Света.

Во время поездки меня переполняли двоякие чувства. С одной стороны я испытывал чувство сильнейшей утраты и скорби, присущей любому порядочному человеку. С другой стороны меня, безусловно, радовал то факт, что я единственный обладатель прекрасного особняка, построенного в неоклассическом стиле. Кроме этого, меня все ещё терзала душевная рана, оставленная бывшей женой, которая предпочла разорвать со мной всяческие отношения пару месяцев назад.

Я, как человек романтического склада, взращённый на героическом эпосе и рыцарских романах XIXвека, продолжал испытывать к ней самые нежные чувства. Я видел её молодое лицо на всех рекламных плакатах и в тени пролетающих мимо деревьев, когда мчался на поезде к новому месту жительства. Я вообще, как замечали окружающие, был склонен видеть разнообразные образы в самых привычных вещах, точно мне посылались откровения как ветхозаветному Иакову, что узрел лестницу в небо.

Я же относился к своей особенности с равнодушной тоской, ибо никакой пользы я из неё так и не извлек…

2

Мой поезд прибыл в Бостон в три часа по полудню. Буквально сразу же оказавшись в городе, я поразился красотой колониального стиля, что господствовал в местной архитектуре. Я страстно возжелал прогуляться по его узким улочкам, заглядывая во все доступные постороннему места, что забыл об изначальной цели своего визита. Впрочем, теперь я был жителем Новой Англии и поэтому твёрдо знал, что мне представится возможность насладиться руинами эпохи первых переселенцев и Войны за независимость.

Поэтому  я взял в аренду автомобиль, который оказался старым кадиллаком, спросил у местных дорогу и отправился прямиком в глухой пригород, где меня ожидало новое жилье.

Автомобиль мчался по ровным дорогам мимо густых лесов, растущих у подножья Аппалачских гор и пустующих холмов, которые были известны своей дурной славой. Я слышал жуткие истории о семьях людоедов, не гнушавшихся вступать в близкую и развратную связь с собственными детьми и о противных природе ведьмах, которые все ещё существовали, не смотря на известнейшие судебные процессы прошлого. Романтическая натура играла со мной очень злую шутку, запрещая мне пользоваться холодным разумом и логикой. Будь я более прагматичен, точно моя жена, ничего из описанного далее не случилось бы и я бы скончался в глубокой старости.

3

Сейчас уже невозможно доподлинно установить, почему моего деда так привлекал архитектурный стиль неоклассицизма с его обилием мраморным элементов. Вероятно, блуждая по особняку, мой дед представлял себя жителем погребённых под толщей пепла Помпей или обители философов – Афин. Как известно, античный мир подарил нам не только богатое интеллектуальное наследие и математические изыскания, но и лучшие рецепты приготовления вина, которые были известны моему деду. Это объяснение казалось мне весьма разумным, иначе я просто yt мог объяснить наличие всех этих статуй, дорических колон и прочего убранства. Что до меня, меня скорее подобный стиль смущал. Во мне прочно сидело некое убеждение, что неоклассицизм годится только для исторических музеев, где покоятся артефакты исчезнувших цивилизаций, но никак не для частного дома. В Лос–Анжелесе нечто подобное позволяли себе только мрачные руководители преступных группировок, терзавших честный народ. Мне было неприятно ощущать под босыми ногами холодный мрамор и пугаться в темноте очертаний Аполлонов и Венер, однако, по крайней мере, я осознавал, что мраморный пол много лучше земляного пола хижины, а статуи не так страшны, как чучела, стерегущие фермерские владения.

Впрочем, я собирался в скором времени нанимать рабочих, что бы они перестроили особняк, сделав его более уютным. Я был уверен, что приглашу их тогда, когда средства, которыми я располагал, увеличатся хотя бы вдвое.

Пока этого не случилось, я продолжал одинокую жизнь затворника. Из особняка я практически не выходил, изредка уезжая за покупками в ближайший городок. Иногда посещал окрестные леса, но не забредал слишком далеко, помня про те ужасы, о которых так много слышал. В целом, мой день состоял из таких вот коротких прогулок, чтения литературы, оставленной дедом, крепкого сна и созерцания мраморных узоров на полу в гостиной.

Как я уже писал, мои глаза умели примечать нечто недоступное взору приземлённого человека. Мраморные рисунки для них были целой вселенной, населенной причудливыми формами… Иной раз мне удавалось заметить корабль, держащий курс к таинственному острову, диковинных зверей, никогда не существовавших на свете, а порой я смотрел и видел ужасающих чудишь вроде мифической Сциллы и Харибды.

Однако главной моей находкой стало нечто иное. Нечто метафизическое и хтоническое, пришедшее из глубин Преисподней за моей несчастной душой. С этой находки и началось моё медленное, но необратимое падение в бездну безумия.

4

Случилось это июльским утром в преддверии долгожданного рассвета, который, точно архангел Михаил, прогоняет ночную тьму. И, должен сказать, это меня поразило больше всего. Ибо человеческий разум привык к тому, что все мистические события происходят после полуночи или, по крайней мере, после заката. Однако солнце освещало гостиную столь хорошо, что даже потаенные углы оказались доступны для моего взора.

Я сидел в бархатном кресле, том самом кресле, которое так любил мой дед, и предавался воспоминаниям.

Я, точно хронист, восстанавливал в своей голове цепочку разнообразных событий и, по своему обыкновению, разглядывал мраморный рисунок на полу. Мои глаза скользили по расплывчатым образам как по карте, скользили до тех пор, пока эти образы не начали обретать пугающую форму.

Если бы я был набожным человеком, скажем пуританских воззрений, каких всегда придерживались мои родители, я бы немедленно осенил себя крестным знамением, призывая небесные силы на помощь.

Однако, хотя я и веровал в Бога, я относился ко всей церковной обрядности и внешней атрибутике с долей скептицизма, который, в целом не был свойственен моей романтической натуре и бурной фантазии.

Но то, что я увидел, превосходило даже ее. А увидел я отвратительную и противоестественную самой природе физиономию демона, что пялилась на меня голодными и дразнящими глазами.

Эта мерзкая тварь была начисто лишена волос, имела длинные уши и ряд острейших клыков. Более всего демон напоминал тех слепых рыбин, что поджидают жертву в непроглядной тьме морской пучины.

И хотя в моей голове частенько присутствовали разные мистические существа вроде вампиров и привидений, все они были не более чем игрой воображения. Про демона я такого сказать не мог. Ибо чем дольше я на него смотрел, тем сильнее становилась моя уверенность в том, что он на самом деле существует и жаждет покинуть свою мраморную тюрьму, чтобы разорвать меня и унести душу в Преисподнюю.

А хуже всего было то, что мне не удавалось отвести взгляд. Мною овладевал какой-то магический паралич, мешающий вертеть головой и двигаться. Я мог, правда, опускать и поднимать веки, но даже закрытыми глазами я продолжал видеть эту тошнотворную морду.

Когда же я, с величайшим трудом, заставлял себя уйти, меня преисполняло желание обернуться и взглянуть на демона ещё раз...

5

В конце концов, дабы не терзать свою и без того травмированную психику, я перебрался на верхние этажи особняка, оставив проклятую гостиную во власти демона. Я предполагал, что мне ни в коем случае не удастся таким образом спастись, однако я решил отсрочить следующую встречу с моим новым врагом.

Я стал плохо спать, а аппетит меня и вовсе покинул. Тот ужас, который я пережил, увидев это инфернальное существо, терзал меня даже спустя месяц. Мне пришлось воздерживаться от чтения, ибо почти все библиотека находилась в гостиной и дышать сырым воздухов в дождливые дни, не имея возможности протопить камин.

Конечно, я знал некоторые пути, которые могли обеспечить мне свободу хотя бы на короткое время. Я мог накрыть мраморный рисунок ковром или передвинуть на него диван, мог закрасить это место густым слоем чёрной краски... Но моя природа была такова, что я знал множество решений, подобно военному стратегу, однако боялся воплотить их в жизнь.

Кроме того, я не был уверен в успехе подобных действий. Ибо моя уверенность в том, что демон реален и может воплотиться в материальном мире, не иссякла, а только увеличилась из-за мистических шорохов, что иногда доносились из гостиной.

По-настоящему невыносимо стало чуть позже. Осенью, когда Новую Англию захлестнули холодные дожди, а от ветров и сквозняков было немудрёно погибнуть. Мне, привыкшему к палящему солнцу Лос-Анжелеса и легкому бризу побережья, было вдвойне тяжело терпеть наставшие холода. Я понимал, что меня рано или поздно свалит какая-нибудь сильная простуда, если я не прогрею  особняк как следует.

Поэтому передо мной стал нелегкий выбор: умереть от переохлаждения или столкнуться со своими страхами и попробовать их одолеть.

На свою беду я выбрал второе.

6

Я припоминаю, что тогда, дождливым вечером, практически на цыпочках, словно вор, я выбрался из особняка и направился прямиком в старый сарай, где, по моему мнению, должны были находиться всевозможные инструменты и другие предметы, необходимые в быту. Я намеривался взять кирку или кувалду, чтобы покончить с демоном окончательно. Разбить мраморный рисунок на том дьявольском участке, что выбрал мой враг для своего обиталища.

Я рылся в этих приспособлениях не меньше часа, выискивая и отбирая самое тяжелое и эффективное орудие, которое, в этот раз, должно было стать оружием.

Я взял кувалду, которая весила, по меньшей мере, два фунта и, возложив её себе на плечи, направился назад в особняк полный решимости.

Нельзя было сказать, что мой страх окончательно сгинул. Нет, к величайшей скорби, он продолжал меня терзать. Я то и дело замедлял шаг, приближаясь к дверям в гостиную, и боролся с желанием броситься прочь сквозь темноту и непогоду.

Однако призрачная надежда возможной победы придавала мне сил и я шёл дальше.

Оказавшись на мраморном полу гостиной, я встал прямиком над лупоглазой мордой своего врага. Он все также злорадно ухмылялся, и, казалось, следил за каждым моим действием.

Когда же я занёс кувалду над головой, его отвратительная дьявольская улыбка расширилась, а белесые глаза блеснули, словно жемчуг на солнечных лучах.

Демон продолжал улыбаться даже тогда, когда я нанёс первый удар и на мраморном рисунке проступили первые трещины. Будто эта инфернальная тварь испытывала удовольствие от той боли, что я ей причинял. А я продолжал молотить мрамор, превращая этот участок в груду осколков. За окном шумел дождь и, вероятно, демон хохотал, ибо я слышал в дожде его смех...

Мне, к сожалению, не удалось пробить в мраморе дыру, но, по крайней мере, с демоном было покончено, ибо его морда была не различима в той сплошной массе мраморных осколков и пыли, что я сотворил.

Я бы, безусловно, возликовал, если бы у меня были силы...Но неравный бой истощил меня и я тотчас отправился спать, с твёрдой уверенностью, что одержал победу...

7

Не знаю точно, сколько мне, в силу усталости, пришлось проспать, но кажется, я пребывал в царстве призрачных грёз не меньше двух дней. Когда же я проснулся, то сперва не мог осознать - где я и что со мной произошло. Но спустя несколько минут память ко мне возвратилась и я, переполненный собственным достоинством, спустился в гостиную, чтобы взглянуть на плоды своей деятельности.

Но, возможно ли представить, в какое изумление и ужас меня повергло то, что я увидел. То место, по которому я, обезумев, бил кувалдой,  было, как и положено, разбито. Однако остальной мраморный рисунок видоизменился, приобретя очертания моего врага...Куда бы я не взглянул, куда бы не направил свой взгляд – всюду я видел знакомую морду демона. Только теперь она стала во много раз агрессивнее и голоднее.

Как умалишенный я бросился прочь из гостиной и заметался, точно мотылек, по всему особняку.

Отныне я руководствовался только безумием и эмоциями. Моя романтическая натура, и без того лишенная рационального зерна, совсем потеряла границы разума и человеческой логики.

Однако не это было самым жутким. Страшнее всего было то, что демон как бы размножился и распространился повсюду, где был хоть кусочек мрамора. Дорические колонны, настенные панно, плитка, античные вазы и скульптуры. Буквально каждая деталь в особняке стала его пристанищем. Более того, он даже нашёл себе место там, где мрамор, в сущности, мрамором не был, а представлял собой лишь дешевую подделку из материалов, полученных химическим способом.

Остатками своего разума я пришёл к выводу, что мой инфернальный враг это своеобразный дух, вроде тех, что описывал средневековый Парацельс в своих трудах. Он считал, что в пламени огня обитают хищные саламандры, в воде живут загадочные ундины, воздух наполнен веселыми сильфами, а земля является пристанищем трудолюбивых гномов.

Наверняка, решил я, Парацельс, при всём его таланте и знаниях, описал не все стихии... Ибо современные мистики часто относили к стихиям и незримое, но ощутимое время, а также открытое сравнительно недавно электричество.

Но демон был духом каменной породы, а вернее древнего мрамора, что образовывался миллионы лет... И, к несчастию, демон был не столь миролюбив или равнодушен, как другие духи. Главной его целью было, очевидно, доведение человека до состояния безумия, а затем и полного бездушия.

Что, в сущности, и случилось бы со мной, если бы я вовремя не опомнился и не вернул себе здравое мышление.

А оно, как это было и ранее, позволило принять мне тяжелое, но единственно правильное решение – продать особняк моего деда.

8

Было бы ложью сказать, что на старый особняк неоклассической архитектуры нашлось много покупателей. Мне, конечно, было известно, что в Америке существуют даже целые сообщества, труднодоступные клубы людей, коллекционирующих ветхие дома ушедшей эпохи, но искать их времени не было. Ибо мне пришлось переехать в бостонский отель, чтобы не ночевать, подобно нищему бродяге, на улице.

Я страстно желал как можно скорее продать проклятое место и вздохнуть спокойнее...

Местные жители, однако, игнорировали моё объявление. Фермеры и необразованные жители Аппалачских гор, не располагали ни желание, ни средствами для покупки особняка, а бостонские горожане предпочитали апартаменты в шумном городе лесной глуши.

И вот, когда я уже совсем отчаялся и почти истратил все свои сбережения, покупатель нашёлся. Им оказался некий мистер Райн. Он выглядел как типичный английский джентльмен с хорошим вкусом и манерами. Он, как и я, был затворником, с той лишь разницей, что моё затворничество было вынужденным, а он испытывал настоящую потребность в одиночестве и безлюдных пространствах.

В тот день, когда он приехал в особняк, чтобы его рассмотреть, я старался не терять самообладания и не показывать весь тот ужас, который охватывал меня, когда я приближался к этому проклятому месту.

Впрочем, мистер Райн ничего подозрительного не заметил. Он спокойно прикасался к холодному мрамору дорических колон, прохаживался по пустым комнатам и не выказывал никакого беспокойства или сомнений.

Напротив, к моей большой радости, покупатель был столь восхищён особняком, что пожелал приобрести его как можно скорее.

Вполне естественно, что после всего пережитого, мне оставалось только дать своё согласие и продать особняк за весьма среднюю сумму.

9

Я не могу сейчас сказать, что случилось с мистером Райном и особняком моего деда, но моё состояние продолжало ухудшаться. Мой метафизический враг не только не оставил меня в покое, он стал являть себя повсюду, где был мрамор.

К сожалению, в Бостоне было множество таких мест, где возвышались статуи, находились вычурные фонтаны и гравюры... Вскоре я съехал с гостиницы, где жил последние месяцы, ибо и ступеньки лестниц, и пол просторного фойе, и столы в ресторане, все было из мрамора, где обитал демон.

Дошло до того, что я стал ходить почти наощупь, дабы ненароком не увидеть своего инфернально врага. По той же причине, я не заходил в банки и магазины, проклиная людей за их необоснованную любовь к мраморным элементам.

Версия того, что демон - это дух мрамора крепла с каждым мгновением. Загадкой для меня оставалась лишь причина, по которой моё помешательство началось после жизни в особняке, ибо до этого я также, так или иначе, контактировал с мрамором, но не придавал этому значения.

Единственным объяснением я счёл тот факт, что сам лично выпустил демона на волю, разбив его физиономию кувалдой... Теперь он множился, покоряя постепенно всю мраморную породу в этом мире.

Поэтому мне пришлось купить на оставшиеся деньги маленький охотничий домик на краю леса, чтобы доживать там своей век, больше никогда не видя мрамора...

10

Но я допустил ошибку. Пожалуй, самую величайшую, фундаментальную ошибку, сравнимую разве что с ошибками стратегов и полководцев прошлого. Я писал ранее, что счёл моего инфернального врага стихийным духом мрамора, который ему покровительствует и сводит с ума несчастных людей вроде меня. Однако ситуация оказалась во много раз хуже моих самых безумных фантазий.

Через некоторое время после того как я оставил цивилизацию и поселился в охотничьем домике демон вернулся и снова атаковал мои разум и душу.

Я начал видеть его буквально повсюду. Поначалу на глади озерной воды, потом в среди листвы, затем настала зима, и я увидел его отвратительную морду на снегу.

Но и этим ничего не закончилось. Спустя ещё считанные дни, он начал проявляться на древесных рисунках. Словом - захватил весь органический и неорганический мир, что существовал вокруг меня.

И когда я, отчаянно закричав, поднял голову к небесам, то и там, среди облаков проявился он, все так же злорадно скалясь.

Мне не оставалось ничего другого,  как в агонии безумия выколоть себе оба глаза, чтобы лишиться зрения и больше никогда не видеть своего врага. Я с прискорбием признавал, что он победил, однако все еще рассчитывал на спасение.

Раскаленный металл, словно ненасытный паразитирующий организм, пронзил сначала мой правый глаз, затем приступил к левому.

Когда же боль утихла, а воздух перестал дребезжать от нечеловеческого крика, издаваемого мной, я оказался в абсолютной темноте... Внутри наивысшей тьмы, архитьмы, если можно так выразиться.

Здесь не было ни звезд, как в вакууме космических пространств, ни блуждающих бликов, как у человека, закрывшего глаза…Сплошная, первородная пустота.

Но затем среди нее, среди этой тьмы, нечетко, но начала проступать знакомая мне морда…